Теория айсберга закл. в том, что не надо описывать всё, что ты знаешь по поводу происх-го в романе, читатель должен видеть лишь небольшую часть, самую только верхушку айсберга, и по этой верхушке понять все, что осталось от читателя скрыто. Это один из основных литер. принципов Хема: недоговоренность, недосказ-ть, уход в подтекст: недоск-ть производит гораздо большее впеч-е, нежели самые подр. описания и разъяснения.

Худож. манера романа "Старик и море" харак-ся необычайной сдержанностью, переходящей в лаконизм. Хем пишет просто, но за этой простотой скрывается сложное содержание, большой мир мыслей и чувств, как бы выносящихся в подтекст. По мнению Хем., писатель должен хорошо знать то, о чем пишет. В этом случае он «может опустить многое из того, что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почув. все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом». Так Хем. обосновывает «теорию айсберга», треб. от писателя умения выбир. наиболее важные, характ. события, слова и детали. «Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возв-ся над поверх-ю воды. Писатель, к-ый многое опускает по незнанию, просто оставляет пустые места».

Это умение передать богатство чувств, трагическое, социально и психол. насыщенное содер-е через внешне обыденный факт, незначит. разговор особенно чувс-ся в коротких рассказах Хемингуэя «Кошка под дождем», «Белые слоны», «Канарейку в подарок».

В др. расс-х и в романах «Прощай, оружие!», «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол» Хем изображает своих героев в минуты труднейших испытаний, в моменты наивыс. напряжения физич. и духов. сил. Это ведет к энергичному развитию сюжета, к насыщ-ти действием, к выявлению героич-го в характерах людей.

Особенно значит. смысл. нагрузку несет в произ-х Хемингуэя диалог действ. лиц. Здесь каждое слово служит не только выр-ю прямой мысли, но намек. и на иной, скрытый, тайный смысл, чего можно добиться лишь при тщат. отборе и точном испол-и слов. Вводит писатель и внутр. монолог. Этот прием помог. выявить истинное отн-е героев к происх-им событиям. Например, Генри при первых встречах убеждает Кэтрин, что любит ее, и тут же дается его внутр. монолог: «Я знал, что не люблю Кэтрин Баркли, и не соб. ее любить. Это была игра, как бридж, только вместо карт были слова. Как в бридже, нужно было делать вид, что играешь на деньги или еще на ч-н. О том, на что шла игра, не было сказано ни слова. Но мне было все равно». Характерно, что и монолог этот был ошибкой: Генри действ. глубоко полюбил Кэтрин.

Композ. романа «Прощай, оружие!» отлич. известной разорванностью. Автор не вдается в подробное жизнеоп-е героев. Они сразу выступ. перед нами как люди действующие, живущ. в настоящем. Что касается их прошл., то о нем говорится только изредк. ил совсем не упом-ся. Также неопредел. и их будущее. Персонажи часто появ-ся неизвестно откуда, и мы не знаем, каков будет их конец.

В романе встреч. скупые, но необыкновенно рельефные пейзаж. зарисовки. Они подчер-т смысловую направл-ть книги. Такую функцию, например, выполняет картина беспрерыв. дождей, сопров-ая и разгром при Капоретто, и дикую расправу после поражения, и бегство Генри в Швейцарию. Этот пейзаж подч-т драматизм проис-их событий, создает настр-е усталости и безысх-ти.

17. Экзистенциализм в литературе (интерпретация философии Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса французскими писателями Ж.-П. Сартром и А. Камю).

Европейская художественная литература после Второй мировой войны во многом была окрашена в экзистенциалистские цвета. Выдающиеся французские писатели-экзистенциалисты, лауреаты Нобелевской премии, Альбер Камю (1913-1960) и Жан-Поль Сартр (1905-1980) ставят проблемы человеческого существования, такие, как жизнь, смерть, тоска, беспокойство, грусть, печаль и др. В повести «Посторонний» (1942) А. Камю тема абсурдности жизни раскрывается в потоке сознания внутренне опустошенного героя. В романе «Чума» (1947) в аллюзивной (от лат. allusio - шутка, намек) форме он передает свое беспокойство по поводу сохраняющейся в XX в. опасности фашизма, доказывает, что высшее мужество человека проявляется в борьбе с бессмысленностью бытия. В философской книге «Миф о Сизифе» (1942) Камю утверждает свободу нравственного выбора человека. Под влиянием идей Э. Гуссерля и М. Хайдеггера Сартр построил «феноменологическую онтологию», в основе которой лежит противопоставление объективности и субъективности, свободы и необходимости. Основные темы его художественных произведений - одиночество, проблема жизни и смерти, проблема случайности и судьбы, страха и надежды, абсурдность бытия: пьесы-притчи «Мухи» (1943), «Дьявол и Господь Бог» (1951) и др. Большое влияние на мировую культуру XX столетия оказал выдающийся немецкий философ Мартин Хайдеггер (1889-1976), являющийся одним из основоположников немецкого экзистенциализма. Он развил учение о бытии («фундаментальная онтология»), в основе которого противопоставление подлинного существования (экзистенции) и мира повседневности В работе «Время и бытие» (1927) Хайдеггер ставит «вопрос о бытии» как подлинной форме существования человека. В знаменитом «Письме о гуманизме» (1947) Хайдеггер развивает идеи о языке как «доме бытия». Наследие Хайдеггера включает свыше 100 тыс. рукописных страниц архивов, которые должны быть изданы в 100 томах. Библиография литературы о Хайдеггере насчитывает десятки тысяч изданий.Экзистенциализм (от позднелат. exsistentia - существование), или философия существования, в интеллектуальной культуре XX века выполнил ту же роль, какую играла в культуре XVIII - XIX вв. классическая немецкая философия Она определила фундаментальные ценности и теоретический горизонт поиска оснований бытия как в философии, так в литературе и отчасти в музыке. Как самостоятельное философское направление экзистенциализм возник в начале XX века в России, после Первой мировой войны в Германии, в период Второй мировой войны во Франции, а после войны в других странах. Его идейные истоки обнаруживаются в учении Кьеркегора, «философии жизни» и феноменологии. Специалисты различают религиозный экзистенциализм (К. Ясперс, Г. Марсель, Н.А. Бердяев, Л. Шестов, М. Бубер) и атеистический (М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, А. Камю). Центральное понятие - экзистенция (человеческое существование) проявляет себя через заботу, страх, решимость, совесть в «пограничных ситуациях» (борьба, страдание, смерть). Постигая сущность своего существования, человек обретает подлинную свободу, которая заключается в выборе самого себя и сознательном принятии ответственности за все происходящее в мире. Во второй половине XX века европейская литература не ограничивается рамками одного или двух ведущих течений. Она становится в тематическом и жанровом отношении более разнообразной: реалистический роман, психологическая драма, романтика, ирония, детектив, фантастика и др. Именно в это время активно заявляет о себе массовая культура, о которой пойдет речь отдельно, и формируется эстетика постмодернизма.Постмодернизм, который принципиально отвергает все и всяческие «измы», будь то рационализм или экзистенциализм, выдвигает в качестве главного лозунга стилистический плюрализм, «открытое искусство», которое свободно взаимодействует со всеми старыми и новыми стилями.

18. Проблема нравственного выбора в творчестве Жана-Поля Сартра («Стена », «Дороги свободы» - иметь представление; пьеса-притча «Мухи» и др.).

Исходным пунктом онтологических размышлений Ж.-П. Сартра является убеждение в существовании отличного от человека и несводимого к его мысли мира вещей, с которым, однако, человек настолько неразрывно связан, что его следует определить как бытие в мире. Что же касается сознания, то его Сартр определяет как бытие для себя. Сознание спонтанно, активно, мир вещей инертен. Мир вещей можно определить как бытие в себе. Согласно Сартру, ни одна характеристика для себя не может быть характеристикой в себе. По этой логике, если сознание изменчиво и активно, то вещи, являющиеся объектами сознания («феноменами»), должны быть инертны и неподвижны; если сознание внутренне противоречиво, то вещи должны быть чистой позитивностью, абсолютным тождеством с собою. О мире вещей можно сказать лишь следующее: бытие есть. Бытие есть в себе. Бытие есть то, что оно есть. Сказать что-либо о развитии мира, изменяющихся состояниях мы не можем. Мы улавливаем лишь настоящий, застывший миг.

На вопрос о том, создано ли бытие феноменов и бытие сознания богом, Сартр дает отрицательный ответ. Гипотеза божественного творения отрицается им как «предрассудок креационизма», что придает его экзистенциализму атеистический характер. Сам Сартр, однако, подчеркивает, что его учение коренным образом отличается от всех известных форм атеизма, причем главное отличие состоит в том, что для него вопрос о существовании или несуществовании бога остается открытым. «Экзистенциализм», – говорит Сартр, – это не такой атеизм, который тратит все свои силы на то, чтобы доказать, что бога не существует. Наоборот, он заявляет, что если бы бог и существовал, это ничего не изменило бы». Рассматривая вопрос о возможных отношениях бога к феноменам (вещам), Сартр исходит из отождествления бытия феноменов с чистой объективностью. Именно в силу этой противоположности бог, даже если он существует, не только не может создать феномены, но не в состоянии иметь представления о них.

Философская концепция Сартра развивается на основе абсолютного противопоставления и взаимоисключения понятий: “объективность” и “субъективность”, “необходимость” и “свобода”. Источник этих противоречий Сартр усматривает не в конкретном содержании сил социального бытия, а во всеобщих формах этого бытия (вещественные свойства предметов, коллективные и обобществленные формы бытия и сознания людей, индустриализация, техническая оснащенность современной жизни и так далее). Свобода индивида как носителя беспокойной субъективности может быть лишь “разжатием бытия”, образованием в нем “трещины”, “дыры”, ничто. Индивида современного общества Сартр понимает как отчужденное существо, возводя это конкретное состояние в метафизический статус человеческого существования вообще. Всеобщее значение космического ужаса приобретают у Сартра отчужденные формы человеческого существования, в которых индивидуальность стандартизирована и отрешена от исторической самостоятельности, подчинена массовым, коллективным формам быта, организаций, государства, стихийным экономическим силам, привязана к ним также и своим рабским сознанием, где место самостоятельного критического мышления занимают общественно принудительные стандарты и иллюзии, требования общественного мнения и где даже объективный разум науки представляется отделенной от человека и враждебной ему силой. Отчужденный от себя человек, обреченный на неподлинное существование, не в ладу и с вещами природы - они глухи к нему, давят на него своим вязким и солидно-неподвижным присутствием, и среди них может себя чувствовать благополучно устроенным только общество “подонков”, человек же испытывает “тошноту”. В противовес всяким вообще “объективным” и опосредованным вещам и отношениям, порождающим индивидуальные производительные силы, Сартр утверждает особые, непосредственные, натуральные и цельные человеческие отношения, от реализации которых зависит подлинное содержание человечности.

В мифологизирующем утопическом мышлении Сартра все же на первый план выступает неприятие действительности современного общества и его культуры, выражающее сильную струю современного социального критицизма. Жить в этом обществе, согласно Сартру, как живет в нем “довольное собой сознание”, можно лишь отказавшись от себя, от личной подлинности, от “решений” и “выбора”, переложив последние на чью-либо анонимную ответственность - на государство, нацию, расу, семью, других людей. Но и этот отказ - ответственный акт личности, ибо человек обладает свободой воли.

Человек объявляется Сартром носителем абсолютной свободы. Однако этот тезис сопровождается столь многими «уточнениями», направленными против анархии, что итогом рассуждений Сартра становится не свобода, а ответственность и вина. Он формулирует «парадокс свободы»: свобода имеется только в ситуации, а ситуация существует только через свободу. Человеческая реальность повсюду встречает сопротивления и препятствия, которые она создала.

Свободный выбор - удел каждого человека. Человек, по Сартру, обречен на свободу. Он выбирает неизбежно даже тогда, когда не хочет выбирать. В поведенческом и нравственном выборе, согласно Сартру, участвует не ясное рефлексивное сознание человека, а некие дорефлексивные пласты его внутреннего мира. Человек выбирает не умом, а целостностью своего "я", и выбор его реализуется в поступке. В работе "Экзистенциализм - это гуманизм" Сартр приводит пример некоего молодого человека, который не знает, пойти ли ему защищать родину от оккупантов или остаться с матерью, для которой он - единственная опора. Он колеблется между ценностями прямого служения близкому человеку и ратным трудом для общего дела, о котором неизвестно, принесет ли этот труд пользу. Сартр подчеркивает, что никакая писаная мораль не может дать здесь ответа. То же христианство призывает нас возлюбить ближнего, но кто в данном случае "ближний" - воины, сражающиеся за освобождение родины, или мать? Конечно, молодой человек может обратиться к кому-нибудь за советом. Например, к священнику. Но ответ он получит в зависимости от того, к какому священнику пойдет. Если он пойдет к тому священнику, что сражается в рядах Сопротивления, то получит один ответ, а если к священнику-коллаборационисту - то совсем другой. Так что практически, выбирая советчика, выбор он все равно делает сам.

Пока мы не поступаем, мы не знаем, каковы мы на самом деле. Только поведение говорит человеку о его истинных качествах. Даже чувства, на которые пытается сослаться человек при выборе, есть порождение поступка, который мы совершаем. В этом смысле Сартр игнорирует проблему мотивов, внутреннего состояния души. Он считает его несущественным, разделяя прагматическое представление о морали, в соответствии с которым мы судим о человеке по следствиям его дел, а не по его замыслам.

Человек совершенно свободен выбирать, но за свой выбор он отвечает полностью. Разумеется, он отвечает за него не перед обществом, не перед высшими силами, которых нет, а только перед самим собой. Он должен знать, что лично расплатится за всякий свой поступок. Самые низкие люди те, кто считает, что к тому или иному поведению их принудили. Их Сартр презирает.

Способность человека творить самого себя и мир других людей, выбирать образ будущего мира является следствием фундаментальной характеристики человеческого существования - его свободы. Человек - это свобода. Экзистенциалисты подчеркивают, что человек свободен совершенно независимо от реальных возможностей осуществления его целей. Свобода человека сохраняется в любой обстановке и выражается в возможности выбирать, делать выбор. Речь идет не о выборе возможностей для действия, а выражении своего отношения к данной ситуации. Таким образом, свобода в экзистенциализме - это прежде всего свобода сознания, свобода выбора духовно-нравственной позиции индивида.

Сартру удается доказать отсутствие фатальной предопределенности человеческого действия, способность человека бороться с препятствиями и своим действием преодолевать их. Можно согласиться с Сартром, когда он говорит, что от свободного решения человека зависит, будет ли он подчиняться запретам, установленным немецкими фашистами в оккупированном Париже, или же станет действовать вопреки им. Однако смертельная опасность, связанная с последним решением, свидетельствует, что свобода не сама полагает препятствия для своего действия, а встречает их как объективно данные. Учет подобных факторов опровергает тезис об абсолютной свободе человека.

В какой-то мере это осознается и самим Сартром, что находит отражение в новом «уточнении», а фактически ограничении понятия свободы: «Формула «быть свободным» не означает «достигать того, чего хотели», но означает «определяться к хотению (выбирать) самому». Другими словами, успех совершенно не важен для свободы». В свете сказанного реальная целеполагающая деятельность человека предполагает три значения свободы:

1) она означает способность самостоятельно выбирать цели действия;

2) действовать ради достижения целей;

3) достигать поставленных целей;

4) выявление своей воли.

Игнорирование хотя бы одного из названных аспектов ведет к серьезному ограничению или даже отрицанию свободы. Вносимое Сартром «уточнение» понятия свободы, сводящее ее к автономии выбора, замыкает ее рамками сознания, изменением действительности лишь в своих мыслях. Такая свобода не вносит никаких перемен в окружающий мир и не является действительным превзойдением ситуации. Но только такое отождествление свободы с автономией выбора позволило Сартру утверждать, что человек всегда свободен, и, что с точки зрения свободы, для него нет никакой разницы между диаметрально противоположными ситуациями, например: остаться стойким или предать друга и убеждения. Сартр заявлял, что даже в тюрьме человек не утрачивает свободы, что даже пытки не лишают нас свободы.

Индивида современного общества Сартр понимает как отчужденное существо, возводя это конкретное состояние в метафизический статус человеческого существования вообще. Всеобщее значение космического ужаса приобретают у Сартра отчужденные формы человеческого существования, в которых индивидуальность стандартизирована и отрешена от исторической самостоятельности, подчинена массовым, коллективным формам быта, организаций, государства, стихийным экономическим силам, привязана к ним также и своим рабским сознанием, где место самостоятельного критического мышления занимают общественно принудительные стандарты и иллюзии, требования общественного мнения и где даже объективный разум науки представляется отделенной от человека и враждебной ему силой. Отчужденный от себя человек, обреченный на неподлинное существование, не в ладу и с вещами природы - они глухи к нему, давят на него своим вязким и солидно-неподвижным присутствием, и среди них может себя чувствовать благополучно устроенным только общество «подонков», человек же испытывает «тошноту». В противовес всяким вообще «объективным» и опосредованным вещами отношениям, порождающим индивидуальные производительные силы, Сартр утверждает особые, непосредственные, натуральные и цельные человеческие отношения, от реализации которых зависит подлинное содержание человечности.

Мир, согласно Сартру, - это "универсальное не то", полное отсутствие чего-либо, соответствующего человеческим ожиданиям, образам, понятиям. Быть реальным - значит оказываться чуждым сознанию, совершенно случайным, а в пределе - абсурдным. Сознание, поскольку оно пытается мыслить мир, от начала и до конца иллюзорно. Между миром и сознанием человека непреодолимая пропасть.

Сознание - живое противоречие, перелив, "декомпрессия бытия", пустота. Но это пустота, наполненная красками и смыслами. Способ существования сознания - неантизация: отрицание всякой определенности извне, всякой детерминации, получается, что у человека нет устойчивого ядра, но есть жажда полноты существования.

Человек свободен сам созидать свою сущность, потому что, как мы уже отметили, изначально дан себе только как существование. Он не завершен подобно вещи, и сам делает из себя то, чем является: честного или подлеца, труса или героя. В своем внутреннем мире, полагает Сартр, мы не зависим ни от общества, ни от других людей, ни от моральных и религиозных установлений, ни даже от собственного прошлого. Эта независимость - результат способности сознания все отрицать и освобождаться от всякого внешнего влияния.

Сознание экстатично, оно стремится за пределы любого наличного состояния. Каждый акт выбора происходит "в пустоте", с нуля, как если бы на нас не влияли ни полученное воспитание, ни ценностные установки, ни давление обстоятельств, ни боль, ни угрозы. Неантизации подвергается и всякий внешний, и всякий внутренний результат. Прошлое мертво, оно не определяет настоящего, которое всегда - выбор.

Свобода не есть какое то бытие, она есть бытие человека, т.е. его ничто бытия. Если бы понимали сначала человека как полноту, было бы абсурдно искать в нём затем психические моменты или области, где он был бы свободен. Человек не может быть то свободным, то рабом – он полностью и всегда свободен или его нет.

В любой ситуации человек может сказать "нет". Эти слова имели особое звучание во Франции сороковых годов, так как были написаны во время фашистской оккупации, а Сартр активно участвовал в движении Сопротивления.

19. Проблема нравственного выбора в творчестве Альбера Камю (роман-притча «Чума»).

В романе «Чума» (1947) пессимизм Альбера Камю по отношению к абсурдному миру сочетается с моральным оптимизмом. Концепция человека в этом произведении Камю полна стоицизма: назначение человека – страдать, бороться и выстоять. Роман создавался в 1941 – 1943 годах и был опубликован в 1947 году (начало текста: «Интересные события взятые сюжетом этой хроники, произошли 194 … года в Оране»). В хронотопе произведения гораздо важнее указание именно на историческое время: сороковые годы XX века – время наибольшей трагедии поры – время Второй мировой войны. По свидетельству самого Камю, «явное содержание» «Чумы» – это борьба европейского Сопротивления против нацизма». «С помощью чумы я хочу передать атмосферу удушья, в которой мы корпели, атмосферу угрозы и изгнания, в которой мы жили. Однако я распространил значение этого образа на бытие вообще». Чума – ещё одно проявление абсурдности мира, символ жизни. Поэтому главным в романе является трактовка вневременных философских проблем бытия, с чем связан его второй, глубинный план. Философский смысл реализовался в форме романа-притчи. Фабулу романа составляет хроника чумного года в Оране. Автором этой хроники является врач Бернар Риэ, который в силу своей профессии оказывается в центре событий. Доктор хочет оставить память о несправедливости и насилии, совершённых над зачумлёнными. Он провозглашает: «Люди заслуживают скорее восхищения, чем пренебрежения». Рассказчик стремится наиболее полно воссоздать то, что видел и слышал, ссылаясь на документы, записи, показания оранцев, пытаясь придерживаться тона беспристрастного свидетеля. Хроника прослеживает зарождение и развитие этой эпидемии в зависимости от времён года и распространения болезни. Смерть подстерегает всех без исключения, и важнейшим для автора является поведение людей в «пограничной ситуации». Чума нападает неожиданно, её никто не ждал. Когда массово умирают в городе крысы, никто не воспринимает этих предвестников эпидемии чумы серьёзно. «Как же они могли поверить в чуму, сразу перечеркивающую будущее?.. Они считали себя свободными, но никто не будет свободен, пока существует беда». Три плана повествования в многоуровневой структуре смыслов «Чумы» (по Ю. Ковбасенко): 1. реалистическое описание борьбы оранцев со страшной болезнью (хотя исторически такой эпидемии в Оране не было, здесь автор выходит в сферу вневременного обобщения); 2. аллегорическое изображение движения Сопротивления против «коричневой чумы», против фашизма и нацизма (сам Камю тоже был участником Движения Сопротивления); 3. «художественная иллюстрация» важных положений философии экзистенциализма, прежде всего – необходимости нравственного выбора человеком своего пути в условиях «пограничной ситуации». Именно свободный выбор, по словам Камю, создаёт личность. «Существовать – значит выбирать себя». Смысловая многоплановость делает это произведение близким к мифу, к притче, и одновременно – это роман-предостережение, что делает его вневременным, общечеловеческим явлением. Литературовед Д. Наливайко так характеризует роман Камю «Чума»: «По жанровой природе данное произведение Камю – это роман-притча, принадлежит он к распространённому в новейшей интеллектуальной прозе жанру, характеризуется универсальностью, многозначностью содержания. К тому же «Чума» – одно из величайших явлений в этом жанре, наряду с «Процессом» и «Замком» Кафки, «Котлованом» Платонова, «Повелителем мух» Голдинга т. д.». Использовав стилизацию под жанр хроники, Альбер Камю подчеркнуто акцентирует внимание читателя на объективности изображаемого, подбирая для этого специальные языковые средства – каждое слово отличается удивительной точностью лексического значения, даже если оно употреблено в переносном смысле; рассказ почти не имеет экспрессивно-эмоциональной окраски, изложение событий и комментариев очень сдержанны, даже несколько отстранены, как в эпических поэмах. Почти протокольно фиксируется история борьбы с чумой. Камю вводит кроме точки зрения основного рассказчика ещё и видение чумы и её влияния на Оран и оранцев и других персонажей произведения (дневник Тарру, проповеди отца Панлю, диалоги героев, описание их мыслей и стремлений), за счёт чего образуется многогранная и правдивая картина трагедии. Доктор Риэ одним из первых осознал критичность ситуации и понял, что происходит в Оране. Многочисленные мнения рассказчика и его друзей, рассыпанные по тексту романа, постоянно напоминают о «двойном видении вещей». Уже эпиграфом Камю акцентировал внимание на сочетании вымышленного сюжета о блокаде зачумленного Орана с реальной исторической ситуацией в Европе, поражённой бациллами «коричневой чумы» (метафорически так определяли гитлеровскую эпидемию, поэтому уже само название произведения воспринималась как намёк на нацистскую оккупацию). Тема заключения становится одной из ведущих в произведении. Например, изоляция больных чумой в больницах и карантинных лагерях ассоциируется с гестаповскими тюрьмами, концлагерями, процедура массового захоронения умерших – с массовыми расстрелами и сожжением людей в крематориях. Сам Камю отмечал: «Доказательством этого является то, что враг, не названный в романе прямо, был опознан всеми: во всех странах Европы. «Чума» является чем-то большим, чем хроника сопротивления». Под «чем-то большим» Камю, вероятно, имел в виду понимание Оранской эпидемии как символического обобщения многочисленных катастроф новейшей истории – от тоталитарных режимов в СССР, Италии, Испании, Венгрии вплоть до современных политических диктатур, межнациональных конфликтов, локальных войн и т. п. Вся история человечества предстает как ряд «коллективного бедствия», унесшего миллионы человеческих жизней, именно поэтому писатель избрал образ чумы, болезни, чёрного спутника человечества. В тексте романа чума вырастает в символ метафизического Зла, страшной разрушительной силы, угрожающей человеческой жизни, а проблематику произведения автор рассматривает под углом главных экзистенциалистских вопросов – поисков духовной опоры в абсурдном мире, переживания человеком «пограничной ситуации», нравственного выбора и ответственности за него и т. д. «Фактографическая» и «символическая» проекции постоянно накладываются в тексте друг на друга, благодаря чему Оран и оранцы превращаются в микромодель человечества в трагических исторических событиях с точки зрения философии, этики и эстетики экзистенциализма. Обращаясь к изображению чумы как общечеловеческой катастрофы, Камю создаёт коллективный портрет оранцев, детализируя его конкретными образами-типами, такими как Риэ, Коттар, Панлю, Рамбер, Гран, Тарру и другие. Наиболее открыт к решению экзистенциальных вопросов именно доктор Риэ. Он оказывается в самом эпицентре эпидемии, но не только клятва Гиппократа обязывает его самоотверженно бороться с чумой. Он стремится прежде всего уберечь в себе человека, честного человека, который просто выполняет свою работу, свой долг. Жан Тарру – ближайший сподвижник и друг врача Риэ. Один из самых интересных и противоречивых образов романа. Мужественный жизнелюб, человек с внутренним чувством свободы и человеческого достоинства, неординарная личность, «лучший среди лучших», Тарру всю жизнь разрывается в противоречии между нравственностью и политикой. Сын помощника прокурора, в 17-летнем возрасте он осознал, что и представители власти, и борцы за освобождение человечества (т. е. революционеры) являются невольными убийцами людей, «живых людей». Его жизненным девизом стало убеждение, что всегда нужно «становиться на сторону жертв, чтобы хоть как-то ограничить размах бедствия». Именно он является инициатором создания санитарных дружин в зачумленном Оране. Несмотря на высокую нравственность героя, автор даёт чуме убить Тарру, и главная причина в том, что, во-первых, смерть всегда забирает лучших (по словам старого астматика), во-вторых, он нёс в своём сердце чрезвычайную усталость от борьбы, которая сидела в нём самом. «Исповедуясь» доктору Риэ, Тарру сказал, что ещё с 17-ти лет он «зачумлённый», заражённый противоречиями мира, который во что бы то ни стало стремится убить человека и при этом оправдать себя. К «зачумлёности» Камю относит и состояние наблюдателя, который бороться может, но этого не делает; и состояние общества, которое требует смертного приговора; и невежество и ложь, ибо зло является их следствием. Жить иллюзией – это тоже быть «зачумлённым», когда вокруг сеется смерть. Даже если ты невольно способствуешь чьей-то смерти, по мнению Камю, ты «зачумлённый». Перед героями романа встаёт проблема: как жить в абсурдном мире, где царит зло; как выполнять христианскую заповедь «Не убий!», если умирают без невиноватые дети: как «не быть ничьим врагом», «можно ли стать святым без бога», можно ли наживаться на горе и смерти других, как сохранить в себе человека. По-разному делают свой выбор герои Камю. Непростым является путь журналиста Раймона Рамбера, парижанина, «чужого» в Оране. Сначала он пытается убедить себя в том, что дела оранцев его не касаются, что его главное предназначение – любить женщину, без которой он не мыслит своей жизни. В поисках путей оставить зачумлённый Оран Рамбер приходит в санитарную дружину, но, получив возможность контрабандным путем покинуть город, Рамбер сознательно остаётся вместе с борцами против чумы. Ценность его собственного индивидуального счастья меркнет на фоне Оранской трагедии. Он, пройдя испытание чумой, осознал, что на фоне общего горя он не сможет быть счастливым, как раньше. Чума предопределила и мировоззренческие сдвиги отца Панлю. Сначала он объясняет чуму как «бич божий», как наказание бога людям за их грехи. Его первая проповедь полна непримиримого христианского гнева, он вещает с высокой кафедры, на какой-то момент почувствовав себя на месте бога. Его слова пугают людей, сеют в их душах страх. Отец Панлю призывает покорно принять беду, не полагаясь ни на медицину, ни на врачей, а вполне довериться воле божьей. Однако идея наказания в мировоззрении отца Панлю даёт трещину, когда он, принимая с холодной устойчивостью сотни смертей, будучи одним из активнейших членов санитарной дружины, становится свидетелем смерти невинного мальчика, сына следователя Отона. Отец Панлю просит бога спасти этого ребёнка, но ребёнок умирает. И тогда отец сомневается в справедливости и всесильности господа. Его вторая речь милосерднее и человечнее, он почти дошёл до ереси, характеризуя масштабы зла, принесённого чумой. Но вместе с тем не может отречься от своей веры. Автор отдаёт отца Панлю чуме, потому что он не достиг соглашения с самим собой в понимании единства любви к господу и к отдельному живому человеку. Он выбрал бога и умер с распятием в руках, мужественно перенеся страдания. Интересным является пример протеста против эпидемии абсурда и зла в душе «маленького человека», мелкого служащего мэрии Жозефа Грана. Для Камю в нём нашли воплощение две очень важные темы – творчества и любви, хотя обе приобретают абсурдный характер. Жена бросила бедняка-неудачника много лет назад, единственная фраза его романа об амазонке из Булонского леса просто является для него «его работой», его спасением, а не настоящим произведением искусства. Однако в санитарной дружине он стал «административным сердцем», ведя страшную статистику чумы. Можно считать именно эти сухие и строгие записи истинным шедевром Грана, который нашёл в себе силы оказывать такое мощное сопротивление чуме, преодолев болезнь и выжив, несмотря на то, что по всем показателям должен был умереть именно он, а не крепыши Тарру и Панлю. Важно, что герои Камю делают свой выбор сознательно. Идея нравственного выбора является стержнем каждого из персонажей романа. Писателя меньше интересуют факты биографии и особенности характера его героев. Главное внимание Камю сосредоточено на их экзистенциальном кредо. По логике, по законам бытия победить чуму, зло окончательно человек не в состоянии. В финале рассуждения доктора Риэ о бессмертии бациллы чумы являются скорее предостережением, призывом быть бдительными, никогда не забывать, что опасность всегда рядом. И какой бы всесильной ни являлась чума, мировое Зло, борьба Риэ и его друзей не выглядит пустой, и в этом проявился неисчерпаемый гуманизм Альбера Камю, который вывел его лучший экзистенциальный роман в ряд актуальных произведений современности. «Трагический гуманизм» бунта героев Камю заключается в том, что, даже осознавая ограниченность своих возможностей в борьбе со злом, они не складывают оружия. По мнению исследователя С. Великовского, «Чума» – это прежде всего книга о тех, кто сопротивляется, а не о сдавшихся, книга о смысле существования, который находится среди беспорядка жизни.

Проблема нравственного выбора

Жизнь – Чума – Смерть

Перед каждым возникает проблема: бороться или сдаться?

Оранские обыватели выжидают, наполняются страхом, ждут смерти или чуда

Те, кто не разучился мыслить, делают выбор

Коттар – выбираетмежду любовью к самому себе, к деньгам и между возможностью быть с людьми в тяжелых испытаниях; несет в себе преступное начало, одобряет чуму как средство своей безопасности и наживы.

Проблема свободы в «абсурдном» мире в художественных (повесть «Посторонний» («Чужой»), пьеса «Калигула», роман-притча « Чума ») и философски-публицистических (эссе «Миф о Сизифе», «Бунтующий человек») произведениях Альбера Камю.

Согласнo взглядам Камю, абсурд возникает из противоречия между целенаправленным характером человеческой активности и ощущением нулевого значения ее конечного результата.

«Пoсторонний » - это записки злополучного убийцы, ждущего казни после суда. В лице главнoго героя мы прежде всего видим «чужого», «постороннего» человека. A все потому, что он отказывается «играть в игру окружающих». Oн предпочитает говорить все, что думает, даже если это идет в разрез с его интересами. Oн избегает маскировки, и вот уже общество ощущает себя под угрозой. Мерсо отказывается жить кaк все, т.е. жить «по модным каталогам». Столкновение «просто человека» с обществом, которое принудительно «каталогизирует» каждого, помещает в рамки «правил», установленных норм, общепринятых взглядов, становится открытым и непримиримым во второй части романа. Мерсо вышел за эти рамки - его судят и осуждают. И вeдь судят его не за то, что он убил человека...общество удивляет то, что «подсудимый» даже не старается себя оправдать, он ведет себя не «по правилам», т.е. не по тем правилам, которые ранее были едины для всех…Мeрсо с удовольствием пьет кофе на похоронах своей матери, более того, он даже не знал точно, когда она умерла; «Сегодня умерла мама. А может быть, вчера – не знаю» . На следующий день после похорон, он проводит время с женщиной. Для людей, привыкших к единообразию, такое поведение является аморальным и ставится выше жизни человека. Но Мерсо принадлежит иному миру – миру природы. Егo действиями управляет солнце. Оно освещает поступки Мерсо, вследствие чего уже невозможно свести его поведение к социальным мотивировкам. Убийство в «П» - еще одно «немотивированное преступление». Здесь Мерсо становится в одном ряду с Раскольниковым. Рaзличие между Он представляется героем абсурдного мира, в котором нет Бога, нет смысла, есть одна истина - истина смерти.

Oсновная философская работа Камю «Миф о Сизифе» (1942 ) открывается словами: «Есть лишь одна действительно серьезная философская проблема - это самоубийство. Вынести суждение o том, стоит ли жизнь труда быть прожитой, или не стоит - это отве-тить на основной вопрос философии. Все остальное, - имеет ли мир три измерения, обла-дает ли разум девятью или двенадцатью категориями - приходит потом. Это уже игра, а вначале нужно ответить». Прoблема самоубийства, - считает Камю - это проблема всей жизни, где человек отвечает на вопрос - является ли жизнь просто биологической данно-стью, или в ней реализуются собственно челoвеческие ценности, придающие ей смысл.Пo легенде, мстительные боги обрекли Сизифа на бессрочную казнь. Он должен был вкатывать на гору обломок скалы, но, едва достигнув вершины, глыба срывалась, и всё приходилось начинать сначала. Спускaясь к подножью горы, Сизиф, каким он рисует-ся Камю, сознавал всю несправедливость выпавшей ему доли, и сама уже ясность ума бы-ла его победой. Но человеческaя трагедия для Кaмю заключается в отсутствии всякой ос-мысленности: «Я не знаю, есть ли в мире смысл, превосходящий моё разумение. Но я знаю, чтo я не знаю этого смысла и что мне не дано его узнать». Сизиф приходит в своих раз-мышлениях к малоутешительному выводу: счастья и правды нет ни на земле, ни выше, всё бессмысленно, значит, «ничто не запрещено» и «иерархия ценностей бессмысленна», ей не на что опереться. Любoй выбор, следовательно, оправдан, лишь бы он был внятно осознан. Сам по себе мир не абсурдeн, он просто неразумен, не имеет ничего общего с нашими желаниями и поисками смысла. Не абсурден и человек, вопрошающий о смысле всего сущего и собственной жизни. Абсурд – это отношение между ними, раскол, про-пасть между устремлениями человека и молчанием мира.

Римский самодержавец «Калигула » из одноимённой трагедии открывает для себя мучительные истины относительно человеческой жизни.Калигула, как он рисуется в этой пьесе, вовсе не злодей с колыбели. Кровавым безумцем благовоспитанного и незлобивого по природе юношу, сделала жгучая боль от утраты возлюбленной, когда у её бездыханного тела он вдруг в ужасе осознал: жизнь, рано или поздно обрываемая смертью, устроена нелепо и несправедливо. Калигула желает просветить весь народ. И ради этого он учиняет чудовищное лицедейство: как бы соперничая в произволе с судьбой, он измывается над ними со страшной изощрённостью, дабы вбить в их головы правду о том, что её нет на земле и в помине. Каждый волен вести себя как вздумается. Калигула преподаёт уроки свободы, истолкованной как своеволие и вседозволенность. Изнемогший под бременем неопровержимой смертельной логики, он сам подставляет грудь под кинжалы заговорщиков, которые всё-таки дерзнули взбунтоваться. Пытаясь найти истину в своём вызове вселенскому неблагоустройству, он пускает в ход имеющуюся у него возможность нагромождать трупы и под конец швырнуть в общую груду свой собственный труп. Камю заставляет нас влезть в шкуру своего тирана, проникнуться пониманием его поступков, вызванных отчаянием и жестокостью этого мира.

Роман «Чума» написан в 1947 году.«Чума» - аллегорияВторой Мировой Войны и французского Сопротивления. «А что такое, в сущности, чума? – спрашивает на последних страницах романа один из постоянных клиентов доктора Рие. - Та же жизнь, - и всё тут. «С помощью чумы я хочу передать обстановку удушья, от которого мы страдали, атмосферу опасности и изгнания, в которой мы жили тогда. Одновременно я хочу распространить это толкование на существование в целом», - признавался Камю. «…И всякий раз абсурдность вытекает из сравнения. Следовательно, я вправе сказать, что чувство рождается не из простого рассмотрения единичного факта и не из отдельного впечатления, а высекается при сравнении наличного положения вещей с определенного рода действительностью, действия – с превосходящим его мира. По сути своей абсурд – разлад. Он не сводится ни к одному из элементов сравнения. Он возникает из их столкновения».Смоделировав ситуацию человеческой трагедии, Камю попытался указать и путь преодоления трагедии. «…Чума – прежде всего книга о сопротивляющихся, а не о сдавшихся, книга о смысле существования, отыскиваемом посреди бессмыслицы сущего».

«Бунтующий человек» . «Отталкиваясь от философии абсурда,- утверждает Камю, - мы пришли к тому, что "первая и единственная очевидность", которая дается в опыте абсурда - это бунт".

"Бунтующий человек" - «это человек, говорящий "нет", но, отрицая, он не отрекается, это человек, уже первым своим действием говорящий "да. Основное содержание книги - это анализ тех форм бунта, которые в XIX и XX в. переросли в сокрушительные по своим последствиям революции. Камю подходит к "историческому бунту" отнюдь не как историк и не как философ истории. Его более всего интересует, какие умонастроения и идеи толкали (и толкают) людей к цареубийству, революционной смуте, к террору, войнам, массовому уничтожению иноплеменников и соплеменников. Главка "Разборчивые убийцы" анатомирует историю и идеологию российского терроризма XIX и XX в. Анализируется и марксизм, в том числе и его восприятие на русской почве. "Бунт и революция" - это тема остается для Камю стержневой на протяжении всего его анализа. Связь между ниспровержением принципов, революционным потрясением устоев и уничтожением людей представляется автору "Бунтующего человека" несомненной. «Революция в области принципов убивает Бога в лице его наместника. Революция XX в. Убивает то, что осталось божественного в самих принципах, и освящает, таким образом, исторический нигилизм». Блестяще развенчав бунтующее, революционаристское, нигилистическое сознание и действие, Камю пытался внушить своему читателю, что возможны "истинный бунт" и "новый революцнонаризм", свободные от разрушительных последствий. И все-таки вера в человека, принявшего на себя "риск и трудности свободы", точнее, вера в миллионы одиночек, «чьи творения и труды каждодневно отрицают границы и прежние миражи истории»

Слава пришла к Хемингуэю сразу, с первыми книгами — слишком непохож он был на сложившиеся до него общепризнанные каноны и образцы литературных текстов. Его короткие, лишенные комментариев фразы, его как бы бессмысленный будничный диалог, его фиксация внешних, ничем не примечательных жестов и движений героя — все это и многое другое очень уж разнилось от многословной описательности Бальзака или интеллектуальности Роллана… Если и было у него явное сходство с кем-то в приемах и средствах, то это была не очень широко известная группа писателей-модернистов, американцев-экспатриантов, поселившихся в Париже после первой мировой войны. Но никто из них никогда не добился такой популярности, которую сумел завоевать Хемингуэй. Потому что дело было не в тех приемах, которыми он пользовался в своем письме, а в том духе, настроении неустроенности, краха, крушения, которые так явно были ощутимы в его творчестве и так близки тысячам европейских интеллигентов, потерявших на полях первой мировой войны веру в стабильность общественного устройства.

Долгие годы читатели и критики, полюбившие Хемингуэя, объясняли свои симпатии к его романам и рассказам духовной идентичностью автора—героя—читателя, ощутимостью и зримостью разорванной грубой поверхности существования, которая зафиксирована в его произведениях. Именно зафиксирована, а не создана, не сотворена. Хемингуэя считали бездумным копиистом поверхности жизни. Ценили за точность копии, за ее идентичность жизненному срезу. Другие, напротив, осуждали за антиинтеллектуализм, за бездумное фотографическое рабское копирование.

Только в 40-е годы после выхода комментированной Малькольмом Каули антологии произведений Хемингуэя начинают появляться исследования, переосмысливающие творческую манеру писателя. К. Бейкер уверенно относит его творчество к символизму, находя под грубой поверхностью его художественной ткани многозначительную символику. При этом символика иногда навязчиво приписывается произведению, образ получает утрированное толкование (доказывается, например, что роман «Прощай» оружие» построен на контрасте гор и долин, символизирующих для героев состояние «дома» и «не дома»). Во всяком случае все яснее становится, что Хемингуэй-писатель не так прост и никак не относится к бездумным копиистам реальности, что «блеск отраженной им поверхности и грубость предметов, о которых он предпочитает писать,— охота, катание на лыжах, бой быков, бокс, лошадиные скачки, война — очевидно, сделали трудным понимание главного в Хемингуэе: по сути дела он философский писатель».

Айсберг — любимая метафора Хемингуэя для определения собственной эстетической методы. К этому образу сам писатель обращается неоднократно. «Если писатель хорошо знает то, о чем он пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды». Это написано в 1932 г. «Я всегда старался писать по принципу айсберга. На каждую видимую часть семь восьмых его находится под водой. Все, что вы знаете, вы можете опустить, и это только укрепит ваш айсберг. Это его невидимая часть. Если писатель опускает что-то, потому что он не знает, в истории появляется дыра». Это 50-е годы. И наконец, в последнем, подготовленном писателем к изданию произведении «Праздник, который всегда с тобой» читаем: «Я опустил его (конец рассказа) согласно своей новой теории: можно опускать что угодно при условии, если ты знаешь, что опускаешь,— тогда это лишь укрепляет сюжет и читатель чувствует, что за написанным есть что-то, еще не раскрытое».

Итак, два постоянных компонента произведения: текст — видимая, написанная одна восьмая, и подтекст — реально не существующая на бумаге, но, тем не менее, составляющая его семь восьмых. Подтекст включает в себя огромный жизненный опыт, познания, размышления писателя, и требуется особая организация прозы, чтобы создать единую систему писатель — герой — читатель и тем самым реализовать подтекст.

Хемингуэй не является открывателем подтекста — прием этот широко использовал, скажем, Чехов. Открытием американского писателя является соотношение текста и подтекста, комбинация, отбор, сцепление компонентов, в результате которого содержание не просто расширяется за счет читаемого подтекста, но расширяется очень значительно — во много раз. У Хемингуэя подтекст настолько весом, что образовывает второй, чрезвычайно важный план рассказа, не только не совпадающий с первым, но часто как бы противоречащий ему. И в то же время подтекст очень тесно связан с текстом: его можно прочесть только «сквозь текст», с этой целью специально и очень точно организованный. Это и было новаторством Хемингуэя: особая двуплановая структура прозы и экономная, но хорошо разработанная система изобразительных средств, которая помогала создавать и текст, и подтекст и устанавливать сложную, часто основанную на разного рода ассоциациях связь между ними. При такой структуре требуется не только огромный талант и воображение художника, но многогранное ощущение реальности.

Соглашение об использовании материалов сайта

Просим использовать работы, опубликованные на сайте , исключительно в личных целях. Публикация материалов на других сайтах запрещена.
Данная работа (и все другие) доступна для скачивания совершенно бесплатно. Мысленно можете поблагодарить ее автора и коллектив сайта.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Подобные документы

Нравственно-этические проблемы в порожденной войной литературе. Отражение идей представителей "потерянного поколения" в творчестве Э. Хемингуэя и Ф.С. Фицджеральда. Тема войны, неверие в буржуазные идеалы и принятие человеком своей трагической участи.

реферат , добавлен 22.03.2017


Влияние творчества Эрнеста Хемингуэя на развитие в XX веке американской литературы и мировой литературы в целом. Анализ формирования языка и стиля Хемингуэя на примере рассказа "Кошка под дождем". Применение приема синтаксического повтора в рассказе.

курсовая работа , добавлен 22.08.2012


Таинственная недосказанность в произведениях Хемингуэя, его отношение к своим героям, используемые приемы. Особенности раскрытия темы любви в произведениях Хемингуэя, ее роль в жизни героев. Место войны в жизни Хемингуэя и тема войны в его произведениях.

реферат , добавлен 18.11.2010


Творчество Э. Хемингуэя в культурно-историческом контексте ХХ века. Тип героя и особенности поэтики романа "Острова в океане". Автобиографический аспект в творчестве писателя. Прототипы персонажей в романе. Роль монологов в структуре образа героя.

дипломная работа , добавлен 18.06.2017


Принципы поиска истины в жизни на примере романа "Алхимик" Пауло Коэльо и повести Эрнеста Хемингуэя "Старик и море". Понятие существования. Детальная характеристика подлинной задачи человека. Ключевые понятия, которые лежат в основе повествований.

дипломная работа , добавлен 08.07.2014


Место повести "Старик и море" в творчестве Эрнеста Хемингуэя. Своеобразие художественного мира писателя. Развитие темы стойкости в повести "Старик и море", ее двуплановость в произведении. Жанровая специфика повести. Образ человека-борца в повести.

дипломная работа , добавлен 14.11.2013


Изучение биографии французского писателя, драматурга, основателя атеистического экзистенциализма Альбера Камю. Анализ литературной деятельности поэтессы Юлии Друниной, писателей Эрнеста Хемингуэя т Чингиза Айтматова. Обзор их сравнения автором с цветами.

доклад , добавлен 14.09.2011


Обзор биографии Ф. Саган - французской писательницы и драматурга. Анализ ее творческого метода. Тема "потерянного поколения" в произведениях писательницы. Воплощение "женской" темы в творчестве Саган, его художественное значение и связь с традицией.

дипломная работа

2.1 Принцип "айсберга"

"Айсберг" - любимая метафора Хемингуэя для определения собственной эстетической методы. К этому образу писатель обращается неоднократно. "Если писатель хорошо знает то, о чем он пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды" - это написано в 1932 г. "Я всегда старался писать по принципу айсберга. На каждую видимую часть семь восьмых его находится под водой. Все, что вы знаете, вы можете опустить, и это только укрепит ваш айсберг. Это его невидимая часть. Если писатель опускает что-то, потому что он не знает, в истории появляется дыра" - это 50-е годы. И наконец, в последнем, подготовленном писателем к изданию произведении "A Moveable Feast" читаем: "Я опустил его (конец рассказа) согласно своей новой теории: можно опускать что угодно при условии, если ты знаешь, что опускаешь, - тогда это лишь укрепляет сюжет и читатель чувствует, что за написанным есть что-то, еще не раскрытое" (Денисова 1985: 45).

Все это, "еще не раскрытое", изображенное опосредованно, и составляет второй, недоступный поверхностному взору план хемингуэевского рассказа, придающий ему еще большую емкость, "насыщенность и значительность". Часто именно этот второй план или, как его обычно называют, подтекст рассказа, и таит его главное внутреннее содержание, тогда как текст, прочтенный без понимания его скрытой глубины, кажется совершенно незначительным и даже вообще нестоящим внимания.

Образ Наполеона в творчестве А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова

Одной из характерных черт русской классической литературы 19 века был немеркнущий интерес ее творцов к историческому прошлому своего народа, своей страны, тесно связанный с их неослабным вниманием к историческим судьбам всего человечества...

Образ помещицы Коробочки в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души"

Главной философской проблемой поэмы «Мертвые души» является проблема жизни и смерти в душе человека. На это указывает само название - «мертвые души», которое отражает не только смысл авантюры Чичикова - покупку «мертвых», т.е...

Переосмислення християнської доктрини та етики у романі К. Воннегута "Бійня номер п’ять, або Хрестовий похід дітей"

Вже на рівні інтерпретації заголовку роману «Бійня номер 5, або Хрестовий похід дітей» можна помітити гру смислів, що утворюють багатошаровий підтекст. Хрестові походи в контексті європейської культури можна трактувати по-різному. По-перше...

Символы в романе И.С.Тургенева "Отцы и дети"

"Отцы и дети" - книга, посвященная идее бесконечной смены поколений, поэтому ее автор использует такой важный элемент мифопоэтической символики, как круг. Круг является одним из древнейших символов человечества...

Типы смысловых трансформаций при переводе поэзии (на примерах сонетов В. Шекспира)

Перевод должен отражать ценность подлинника и в то же время быть не "бледным пересказом" или "прямым переложением" последнего, а неповторимым художественным произведением, обладающим гармонией содержания и формы. Дословные переводы...

Основа бытия и мышления человека конца XX в. - диалог, полилог по самым главным, вечным проблемам бытия. Это всеобщий способ освоения духовно-ценностных основ жизни, форма поиска самого себя в мире общечеловеческих ценностей: истины, добра...

Эстетико-функциональная природа древнерусской литературы с точки зрения культурологического подхода

Слово интеграция обозначает восстановление, восполнение, организацию отдельного в целое, качественно новое. На принципе интеграции построены почти все школьные дисциплины, представляющие самые различные...

"Айсберг" - любимая метафора Хемингуэя для определения собственной эстетической методы. К этому образу писатель обращается неоднократно. "Если писатель хорошо знает то, о чем он пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды" - это написано в 1932 г. "Я всегда старался писать по принципу айсберга. На каждую видимую часть семь восьмых его находится под водой. Все, что вы знаете, вы можете опустить, и это только укрепит ваш айсберг. Это его невидимая часть. Если писатель опускает что-то, потому что он не знает, в истории появляется дыра" - это 50-е годы. И наконец, в последнем, подготовленном писателем к изданию произведении "A Moveable Feast" читаем: "Я опустил его (конец рассказа) согласно своей новой теории: можно опускать что угодно при условии, если ты знаешь, что опускаешь, - тогда это лишь укрепляет сюжет и читатель чувствует, что за написанным есть что-то, еще не раскрытое" (Денисова 1985: 45).

Все это, "еще не раскрытое", изображенное опосредованно, и составляет второй, недоступный поверхностному взору план хемингуэевского рассказа, придающий ему еще большую емкость, "насыщенность и значительность". Часто именно этот второй план или, как его обычно называют, подтекст рассказа, и таит его главное внутреннее содержание, тогда как текст, прочтенный без понимания его скрытой глубины, кажется совершенно незначительным и даже вообще нестоящим внимания.

Подтекст

Исследуя феномен подтекста и его роли в литературном наследии Хемингуэя, необходимо дать четкое определение этому понятию. Ожегов определяет подтекст как "внутренний, скрытый смысл текста, высказывания" (Ожегов, Шведова 1992: 265).

Горкин приводит следующее определение: "Подтекст - смысл, содержащийся в тексте неявно, не совпадающий с его прямым смыслом" (Горкин 2006: 59).

Русова пишет: "Подтекст - смысл, содержащийся в тексте неявно, не совпадающий с его прямым смыслом. Подтекст зависит от контекста высказывания, от ситуации, в которой эти слова произносятся. Подтекст подготавливает читателя к дальнейшему развитию действия, к острым, поворотным моментам сюжета. Именно благодаря подтексту развязка, какой бы неожиданной она ни казалась, всегда художественно обусловлена, правдива" (Русова 2004: 207). То есть, подтекст - это те смыслы, идеи и события, которые содержатся в тексте имплицитно, и понимание которых необходимо для наиболее полной и верной интерпретации авторского замысла. Таким образом, в произведении четко выделяются два постоянных компонента: текст - видимая, написанная одна восьмая, и подтекст - реально не существующая на бумаге, не написанная большая часть повести, его семь восьмых. Подтекст включает в себя огромный жизненный опыт, познания, размышления писателя. Требуется особая организация прозы, чтобы создать единую систему "писатель - герой - читатель" и тем самым "реализовать" подтекст. Особенно характерен подтекст для психологической новеллы, психологического романа, психологической драмы Л.Н. Толстого, А.П. Чехова, Г. Ибсена, Т. Манна, Э. Хемингуэя.

Очевидно, что Хемингуэй не является открывателем подтекста - прием этот широко использовался в литературе и до него, в особенности русским классиком А.П. Чеховым. В советском литературоведении имя Чехова в связи с прозой Хемингуэя упоминалось не раз - в частности, в книге И. Кашкина "Эрнест Хемингуэй". Речь идет не о влиянии, а о некоем родстве между писателями, в повествовании которых "…так много зависит от авторской интонации, подтекста, непосредственности эмоционального контакта с читателем, что пересказывая их, трудно сохранить цвет, вкус, аромат - словом, все, что конкретно выражает их сущность". Давно уже вошел в литературоведческий обиход термин "айсберг" - изобретение Хемингуэя, ныне неотторжимое от любой характеристики его прозы. Кашкин убедительно показывает, что в сути своей "айсберг" - вовсе не открытие Хемингуэя, что, как всякая истинная новизна, это - новизна, коренящаяся в традиции. "Ново не то, что Хемингуэй показывает лишь одну восьмую возможного. Ново то, как он выжимает все "восемь восьмых" из этой одной восьмой. И далее, определяя главные свойства прозы Хемингуэя - они то и образуют массив "айсберга", придают весомость всему тому, что на поверхности, - рядом с "аналитической глубиной" Толстого Кашкин называет "четкость детали чеховской прозы" и "недосказанность чеховской драмы". Признавал ли сам Хемингуэй свои связи со "школой Чехова"? Таких признаний мы у него не находим. Однако имя это он произносит с высоким уважением (говорит как профессионал о профессионале и как читатель о писателе) (Засурский 1984: 349).

Сравнивая литературное наследие А.П. Чехова и К. Мэнсфилд, Хемингуэй с грубой прямотой замечает: "Читать ее после Чехова - все равно, что слушать старательно придуманные истории молодой старой девы после рассказа умного, знающего врача, к тому же хорошего и простого писателя. Мэнсфилд была как разбавленное пиво. Тогда уж лучше пить воду. Но у Чехова от воды была только прозрачность. Кое-какие рассказы его отдавали репортерством. Но некоторые были изумительны".

"Хороший" и "простой" - это для Хемингуэя очень высокие эпитеты. Ведь всю жизнь он стремился как к высшему достижению, к хорошей и простой прозе, прозрачной, как вода. Таким образом, самые примечательные, на его взгляд, черты чеховского повествования совпадают с главными целями, которые всегда ставил перед собой Хемингуэй. "Умный, знающий врач" - это уже дополняющая частность, но тоже значительная: врач знает о человеке больше, чем кто бы то ни было. В этом беглом высказывании - если соотнести его с внимательным чтением некоторых вещей Хемингуэя - обнажены точки пересечения творчества столь разительно несхожих (прежде всего - чертами личности, а отсюда и всей интонацией повествования) художников. Максимальная честность, максимальная объективность и "холодность" (холодность манеры, а не отношения к рассказываемому), стремление убрать из текста все "лишнее" - вот некоторые общие принципы писательского метода у Чехова и Хемингуэя (Затонский 1989: 49).

Таким образом, получается, что открытием американского писателя является не подтекст как таковой, а особое его соотношение с текстом, комбинация, отбор, сцепление компонентов, в результате которого содержание не просто расширяется за счет читаемого подтекста, но расширяется очень значительно - во много раз. У Хемингуэя подтекст настолько весом, что образовывает второй, чрезвычайно важный план рассказа, не только не совпадающий с первым, но часто как бы противоречащий ему. И в то же время подтекст очень тесно связан с текстом: его можно прочесть только "сквозь текст", с этой целью специально и очень точно организованный. Это и было новаторством Хемингуэя: особая двуплановая структура прозы и экономная, но хорошо разработанная система изобразительных средств, которая помогала создавать и текст, и подтекст и устанавливать сложную, часто основанную на разного рода ассоциациях связь между ними. При такой структуре требуется не только огромный талант и воображение художника, но многогранное ощущение реальности.

Сам Хемингуэй описывал идею создания "принципа айсберга" следующим образом: "Надо выкидывать всё, что можно выкинуть… Если писатель хорошо знает то, о чём он пишет, он может опустить многое из того, что знает, и, если он пишет правдиво, читатель почувствует всё опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом" (Лидский 1973: 72).

Как видимая часть айсберга, возвышающаяся над водой, которая намного меньше основной его массы, скрытой в глубине океана, краткое, лаконичное повествование Хемингуэя фиксирует лишь те "внешние" данные, отталкиваясь от которых читатель проникает в саму суть авторской мысли, открывает для себя художественную вселенную, такую отличную по своим масштабам с тем немногим, о чем прямо написано в произведении (Лидский 1973: 86)

В своих произведениях Э. Хемингуэй использовал ряд различных приемов для реализации "принципа айсберга", таких как художественные детали, символы, аллюзии и реминисценции, наглядность, отказ от авторских комментариев и некоторые другие.




просмотров